Медицинский портал. Щитовидная железа, Рак, диагностика

Русские поэтессы. Современные поэтессы россии

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.

Сложность и противоречивость - черты нашей эпохи - будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства - всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее- вот что интересует нас.

Марина Цветаева - одна из самых своеобразных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры порой слишком развязны, выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее- подлинное: и яркий румянец, и горящий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорней смех.

А рядом - другой образ - другая женщина-поэт - Анна Ахматова. И обе они- столь непостижимо различные - современницы.

Пафос Цветаевой- Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки пуганные, пышность, пестрота, нагроможденность быта, и сказка, и песня вольная и удаль и богомольность, и Византия и Золотая Орда.

У меня в Москве-купола горят!

У меня в Москве - колокола звонят!

И гробницы в ряд у меня стоят,

В них царицы спят, и цари.

Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом; Напев с «раскачиванием» - задор молодецкий. Ахматова - петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки.

Но ни на что не променяю пышный

Гранитный город славы и беды.

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах - учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит - и умчится дальше. Она - непоседа. Ахматова - говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложно-классическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она - аристократична в своих усталых позах. Цветаева - вихрь, Ахматова - тишина. Лица первой и не разглядишь - так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй - чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии - Ахматова в созерцании,

одна едва улыбается,

там где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична - страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее - четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель - и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель.

Кровь, что поет волком,

Кровь - свирепый дракон,

Кровь, что кровь с молоком

В кровь целует - силком.

Первая - побежденная, покорная, стыдливая, вторая - «царь-девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит - не выпустит. Весь мир - ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони - сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по «окиану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.

Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви темной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой светлице», в «келье». Цветаева - приросла к земле; припала к ней, пахучей и теплой, и оторваться не может. Она - ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима.

Пью, не напьюсь. Вздох - и огромный выдох

И крови ропщущей подземный гул.

Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.

Я вечности не приемлю

Зачем меня погребли?

Я так не хотела в землю

С любимой моей земли.

Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей», для нее родина в духе и она молится

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей.

У другой - не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «божьего воинства новыми воинами»- все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.

Несмотря на то что стихи некоторым кажутся пережитком прошлого, они по-прежнему остаются актуальными для широкого круга читателей разных возрастов.

Современные поэтессы России

Поэзия - это музыка сердца. Наша сегодняшняя тема - современные поэтессы России, которые завоевывают тысячи поклонников по всему миру, искренне восхищающихся их творчеством.

Среди современных поэтесс, известных каждому, сегодня мы выделили:

  1. Ах Астахову.
  2. Солу Монова.
  3. Алю Кудряшову.
  4. Веру Полозкову.
  5. Веру Павлову.
  6. Стефанию Данилову.
  7. Светлану Лаврентьеву.
  8. Милену Райт.

Ах Астахова

29-летняя российская поэтесса Ирина Астахова, выступающая под псевдонимом Ах Астахова, уже долгое время активно выступает в самых разных уголках планеты - не только России и Украине, где ее любят и ждут в каждом городе, но и в Чехии, Италии, Грузии, Испании и других странах мира. Концерты Ирины всегда наполнены живой энергией и солнечным оптимизмом. Ее непосредственность и понятный слог способны достучаться до любого, а мудрость и оптимизм учат каждого из нас чему-то новому, светлому и теплому.

Ирина, как и многие современные поэтессы, пишет с раннего возраста, однако, популярной ее сделало стихотворение "Тебя хоть там любят?", записанное на видео и выложенное в YouTube. Сегодня Ирина систематически записывает все новые и новые видео на свои стихи в музыкальном сопровождении:

"Я последний из тех, кто носит под сердцем ложь.

Кто бьет в спину ножом и тешит себя пустым.

Ты не любишь меня. Не любишь - да ну и что ж.

Я до края презреньем, презреньем полон твоим..."

Сола Монова

Сола Монова (Юлия Соломонова) - еще один талант из категории "современные поэтессы". Она родилась в Волгограде, закончила московский институт по специальности режиссер и сейчас активно устраивает Счастливая мама двоих детей и супруга известного дизайнера, Сола остается верна своему таланту - она постоянно радует читателей своим творчеством. На ее страничке можно найти множество новых работ, которые постоянно пополняются.

Сола отличается невероятным стилем - острым, ироничным, веселым. Над ее стихами смеются и плачут не только чувствительные женщины, но и суровые мужчины. А юмору этой женщины, который помогает ей обращать в смех любую боль, можно только позавидовать! У Солы есть самые разные стихи - лирические, сатирические и даже матерные. "ВКонтакте" есть группа, посвященная только матерным стихам Солы (а их немало).

Вот несколько строчек из ее стихотворения:

"Коня на скаку остановлю.

Я сильная женщина. I love you.

Ты был неухоженный, но теперь

Я стану заботиться о тебе..."

А мы с вами продолжаем тему "современные поэтессы России", список которых продолжает Аля Хайтлина.

Аля Кудряшова

Аля Кудряшова (с 2015 г - Хайтлина, по девичьей фамилии матери) - питерская поэтесса, лауреат многочисленных поэтических конкурсов. Девушка обладает уникальным стилем как в одежде, так и в творчестве.

Ее творчество - это смесь резкости, некоего сюрреализма и отзвука тонкого душевного настроя, который легко ложится на бумагу и складывается в рифму. Стихи могут показаться несколько абсурдными, однако, они уникальны и вне всяких сомнений заслуживают уважения. Многие известные люди, среди которых солист группы "Сплин" Саша Васильев, называют девушку поистине талантливой поэтессой, которая умеет четко и метко выражать свои эмоции в словах, при этом находя ответ в сердцах тысяч своих читателей:

"Мне до падающих звезд
Не тянуть руки.
Мне семьсот осталось верст
До моей тоски".

Вера Полозкова

Современная поэтесса Вера Полозкова, пожалуй, одна из первых, получивших бешеную популярность среди интернет-пользователей. Она пишет с 5 лет. Каждый стих этой девушки пропитан целым букетом чувств - множество противоречивых эмоций, в которых смешиваются ароматы душевной мудрости, оптимизма, грусти, резкости. Стихи, даже если вы не примете их близко к сердцу с первого раза, все равно найдут тропу к вашему сердцу и прочно поселятся в нем. Их хочется перечитывать вновь и вновь, отыскивая новыйсмысл.

Недавно Вера стала мамой замечательного малыша, что, как она признается, заметно повлияло на ее творчество и самовыражение. Несмотря на некую резкость в своих произведениях, Полозкова умеет писать с оптимизмом и мотивацией, что, согласитесь, очень важно для поэтессы, творения которой читают миллионы людей разных стран.

Вера Павлова

Веру Павлову также можно смело отнести к категории «современные поэтессы». Вера родилась в Москве, в 63-ом году. Имеет двух дочерей, замужем за литературным переводчиком Стивеном Сеймуром.

Женщина с незаурядными талантами, Вера Павлова долгое время занималась музыкальным творчеством - сочиняла музыку, пела. Лишь в 20 лет, с рождением своей первой дочери Натальи, вдохновение толкнуло ее на новый творческий путь. Первый стих родился внезапно, и с тех пор ее творчество многократно выросло, заблистало новыми гранями. Каждый ее стих наполнен чувствами, знакомыми каждому из нас, но при этом искаженными уникальным восприятием автора. Уникальные тексты невозможно повторить - писать так умеет только Вера Павлова.

В России было выпущено 18 книг Веры, которые переведены на десятки языков мира:

"Из кожи лезу, чтоб твоей коснуться кожи.
Не схожи рожами, мы кожами похожи -
мы кожей чуем приближенье невозможного:
мороз по коже и жара, жара подкожная..."

Стефания Данилова

Стефания Данилова (или просто Стеф) - очень молодая современная русская поэтесса, которая уже имеет толпы поклонников, посвящающих ей стихи, музыку и штурмующих ее концерты. Девушка действительно невероятно талантлива - и, самое главное, в ее творчестве есть глубина и мудрость, понимание и принятие мира. Именно то, чего нам подчас не хватает. Стеф уже победила во множестве престижных и выпустила восемь книг, одна из которых «Веснадцать» вышла совсем недавно.

Стефания родилась в Сыктывкаре, но почти сразу же переехала в Питер. Первый стих написала почти в 4 года. Сегодня Стеф популярна не только в странах бывшего СССР, но и за рубежом. Организовала более 70 концертных программ.

"Я устаю творить белизну на основе сажи.
Я устаю от походов к чёрту и за черту.
Я трачу зрение на бессмысленные пейзажи
и в них ни буковки не прочту.
Ни одна из дорог под ногами, увы, не скажет,
что выбираю из них не ту..."

Светлана Лаврентьева (кот Басё)

Светлана Лаврентьева, выступающая под псевдонимом Кот Басё - это талантливейшая женщина, которая пишет настолько точно и пронзительно, что не восхититься просто невозможно. Ее аллегории удивительны и уникальны - они заставляют восторгаться не только смыслом, но и интересным слогом ее творений. Света умеет метко и точно подбирать сравнения и интересно рифмует свои произведения.

По профессии кот Басё - филолог. Светлана живет и работает в Краснодаре, имеет сына Артема. Утверждает, что жизнь - это ее главная страсть. Является руководителем рекламно-производственной компании "Облака". На сегодняшний день Света дала множество концертов, которые посетили сотни людей, восхищающихся ее творчеством. Ее основная изюминка - это написание стихов в прозе.

Творчество Светланы Лаврентьевой - это пример тонкий и проницательной поэзии. Многие стихи современных поэтесс написаны в более строгой и резкой форме. Света же превращает свои творения в идеальное сочетание смысла и интересной рифмы.

Милена Райт

Милена - больше общественный деятель, чем поэтесса, однако, ее также можно смело внести в список "современные поэтессы". Чаще всего она пишет четверостишья, метко и коротко выражая свои чувства и эмоции. Как и все поэты, пишет она преимущественно о любви. Милена живет и работает в Санкт-Петербурге - удивительном городе для удивительных людей.

О жизни ее практически ничего неизвестно - девушка умело уходит от любых вопросов о себе и своем прошлом. Соглашаясь на интервью, она избегает множество вопросов, но самым бестактным считает вопрос о любви. Да и неважно, что было когда-то. В настоящем она - талантливая поэтесса и организатор литературного сообщества Санкт-Петербурга. Во встречах писателей, которые устраивает Милена, принимают участие многие молодые поэты, обмениваются своим творчеством и идеями.

"Я тебя подожду до зимы.

До февральских густых морозов.

Никому не скажу, что ты -

Моя память,

Мой мир,

Мой воздух".

Заключение

Все описанные выше современные поэтессы, список которых, кстати говоря, можно продолжить - это популярные творческие личности, которые собирают огромные концертные залы, на чьи стихи снимают клипы и пишут музыку.

Советская поэзия, зажатая в тесные рамки партийной идеологии и соцреализма, все же оставила довольно заметный след в национальной культуре. И надо отметить, что женщины сделали для этого не меньше, чем мужчины. Рассказываем о самых важных советских поэтессах (и читаем их стихи).

Анна Ахматова

Талант Ахматовой был настолько велик и монолитен, что не мог поместиться в каком-то одном периоде, идет ли речь о Серебряном веке, или об эпохе зубодробительного соцреализма. Поэтессе пришлось испытать почти полный запрет на появление ее стихов в печати и весьма короткий миг официального поклонения.
Хотя некоторые стихи Ахматовой увидели свет уже в Перестройку, вся любовная лирика была напечатана еще в советское время. Она была не только бесспорной царицей русской поэзии, но и своеобразным авторитетом в понимании женской души. Мужчины называли ее стихи энциклопедией слабого пола, а дамы всех возрастов брали пример с лирических героинь и примеряли ситуации на себя.

Песня последней встречи

Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,
А я знала - их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: "Со мною умри!

Я обманут моей унылой
Переменчивой, злой судьбой".
Я ответила: "Милый, милый -
И я тоже. Умру с тобой!"

Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.

Марина Цветаева

Поэт-новатор, поэт-революционер Октябрьскую социалистическую не приняла, с облегчением уехала в эмиграцию, где прожила 17 лет, а после возвращения в СССР почти ничего не писала.

«Цветаевщина» стала нарицательным словом в официальной критике. Стихи ее почти не печатали. После смерти первый сборник вышел только в 1961 году, при этом тираж его был просто-напросто смешным – всего 5 тысяч экземпляров.

Поэтому Цветаеву не совсем правильно называть советской поэтессой, но если говорить о влиянии, которое она оказала на молодежь, то безусловно ее творчество было очень важной частью культурной жизни страны. Стихотворения распространялись в списках, старые сборники бережно хранились, за новыми книгами охотились и брали почитать. Несмотря на все ограничения, они проникли достаточно глубоко в жизнь советских людей.

Мне нравится, что вы больны не мной

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами.
Мне нравится, что можно быть смешной -
Распущенной - и не играть словами,
И не краснеть удушливой волной,
Слегка соприкоснувшись рукавами.

Мне нравится еще, что вы при мне
Спокойно обнимаете другую,
Не прочите мне в адовом огне
Гореть за то, что я не вас целую.
Что имя нежное мое, мой нежный, не
Упоминаете ни днем, ни ночью - всуе...
Что никогда в церковной тишине
Не пропоют над нами: аллилуйя!

Спасибо вам и сердцем и рукой
За то, что вы меня - не зная сами! -
Так любите: за мой ночной покой,
За редкость встреч закатными часами,
За наши не-гулянья под луной,
За солнце, не у нас над головами,-
За то, что вы больны - увы! - не мной,
За то, что я больна - увы! - не вами!

Вера Инбер

В молодости некоторые ставили ее рядом с Ахматовой. Другие считали, что Инбер всего лишь следует в фарватере великой поэтессы, но, в отличие от многих, делает это талантливо. Она писала яркие, образные и очень женские стихи, но позднее активная участница литературных салонов Одессы и Москвы превратилась в литературную комиссаршу. Создавалось впечатление, что Инбер старается оправдаться за родственные связи с Троцким, декадентское прошлое, любовь к модным нарядам и идеологически сомнительное раннее творчество.
Все же ее след в советской культуре весьма значителен. Дело не только в том, что в двадцатых и тридцатых годах выходило по 4-5 ее книг в год. Они издаются и сейчас, хотя редко. Например, в 2015 году вышли ее воспоминания о детстве в Одессе. А ранние ее стихотворения периодически появляются в блогосфере. Кстати, песня Высоцкого «Девушка из Нагасаки» – это немного переделанный стих Инбер.

Надо мной любовь нависла тучей...

Надо мной любовь нависла тучей,
Помрачила дни,
Нежностью своей меня не мучай,
Лаской не томи.

Уходи, пускай слеза мешает
Поглядеть вослед.
Уходи, пускай душа не знает,
Был ты или нет.

Расставаясь, поцелую, плача,
Ясные глаза.
Пыль столбом завьется, не иначе
Как гроза.

Грянет гром. Зашепчет, как живая,
В поле рожь.
Где слеза, где капля дождевая -
Не поймешь.

Через час на вёдро золотое
Выглянет сосед
И затопчет грубою стопою
Милый след.

Агния Барто

Советские дети выросли на стихах Агнии Барто. Безусловно, сказки Маршака и Чуковского тоже в обязательном порядке лежали на полке, но ее строчки были легки, просты, легко усваивались… Можно сказать, что они достигали такой необычной кристальной четкости, что были понятны и близки всем детям. Хотя сама Барто была весьма противоречивой личностью.
Убежденная коммунистка, она участвовала в нападках на Чуковского, хотя именно он дал ей путевку в литературную жизнь, а после войны травила Галича. С другой стороны, в шестидесятых она придумала, организовала и вела радиопередачу по поиску потерявшихся детей во времена Великой Отечественной войны.
Сложно подсчитать, сколько всего было напечатано книг Агнии Барто в СССР. После своего первого сборника «Игрушки», того самого с плачущей Таней и качающимся бычком, каждая книга выпускалась огромными тиражами. Даже сейчас поэтесса остается одним из самых популярных детских авторов. Например, в 2016 году было издано 115 ее книг общим тиражом почти 1,2 миллиона.

Синенькая юбочка,
Ленточка в косе.
Кто не знает Любочку?
Любу знают все.

Девочки на празднике
Соберутся в круг.
Как танцует Любочка!
Лучше всех подруг.

Кружится и юбочка
И ленточка в косе,
Все глядят на Любочку,
Радуются все.

Но если к этой Любочке
Вы придете в дом,
Там вы эту девочку
Узнаете с трудом.

Она кричит еще с порога,
Объявляет на ходу:
- У меня уроков много,
Я за хлебом не пойду!

Едет Любочка в трамвае -
Она билета не берет.
Всех локтями раздвигая,
Пробирается вперед.

Говорит она, толкаясь:
- Фу! Какая теснота! -
Говорит она старушке:
- Это детские места.
- Ну садись, - вздыхает та.

Синенькая юбочка,
Ленточка в косе.
Вот какая Любочка
Во всей своей красе.

Случается, что девочки
Бывают очень грубыми,
Хотя необязательно
Они зовутся Любами.

Ольга Берггольц

Ленинградская мадонна, как ее называли в годы Великой Отечественной войны, больше всего знаменита своей гражданской лирикой. Ее стихи, написанные во время блокады, можно назвать одними из самых искренних на эту тему. Поэтому во времена СССР творчество Берггольц намертво встроили в официальную пропаганду, а строчки размножили на монументах, что несколько скрыло все остальные грани ее поэзии. Даже прекрасные строфы ее любовной лирики.
В восьмидесятых годах, когда молодое поколение зачастую безжалостно и несправедливо расправлялось с советской поэзией, именно эта искренность уберегла творчество Берггольц от забвения. И касается это не только ее «Запретного дневника», в котором она откровенно рассказывала о своем аресте в 1938 году. Стихотворения о любви издают даже чаще.

Друзья твердят: Все средства хороши

Друзья твердят: "Все средства хороши,
чтобы спасти от злобы и напасти
хоть часть Трагедии,
хоть часть души..."
А кто сказал, что я делюсь на части?

И как мне скрыть - наполовину - страсть,
чтоб страстью быть она не перестала?
Как мне отдать на зов народа часть,
когда и жизни слишком мало?
Нет, если боль, то вся душа болит,
а радость - вся пред всеми пламенеет.
И ей не страх открытой быть велит -
ее свобода,
та, что всех сильнее.

Я так хочу, так верю, так люблю.
Не смейте проявлять ко мне участья.
Я даже гибели своей не уступлю
за ваше принудительное счастье...

Вероника Тушнова

Одно время довольно часто появлялись статьи, в которых с каким-то удивлением рассказывали о том, как малоизвестный поэт Вероника Тушнова стала довольно обсуждаемой в девяностых. В этой «малоизвестности» была виновата совокупность сразу нескольких факторов.
Первый сборник она выпустила, когда ей было 34 года. Но стихи в нем совершенно не укладывались в общее настроение в стране и литературе, были «не тренде», как любят говорить сегодня. Выстрелить она смогла только с четвертой книгой «Память сердца», а цикл стихотворений о любви, которые и разлетятся потом по стране, попадут только в книгу «Сто часов счастья».
Стихотворения эти были слишком исповедальными и личными. Опубликовать их Тушнова решилась только когда стало ясно, что смертельная болезнь не отступит, в последний год своей жизни. Например, стих «Не отрекаются любя» был написан аж в 1944 году. Но и после смерти она далеко не сразу пробилась к читателям. Для этого потребовалось почти десять лет и определенная толика удачи, благодаря которой этот сборник попал к композитору Марку Минкову.

Не отрекаются любя

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.

Юлия Друнина

Первые шаги в литературе и в жизни Друнина делала в окопах, под аккомпанемент выстрелов и взрывов. Ранние публикации и сборники были практически полностью посвящены тому, что ей пришлось пережить в военные годы. В принципе, и их уже хватило бы, чтобы оставить свой след в литературе, но в зрелые годы горизонт ее лирики существенно расширился. И хотя война какими-то образами и сравнениями все равно временами прорывалась в отдельных строчках, на первое место вышло все многообразие окружающей ее жизни.
Уникальность поэзии Друниной в удивительном сочетании порывистости, даже грубости, с нежностью и душевностью. Поэтому ее эмоциональные стихи очень любили подростки. Например, стих «Теперь не умирают от любви» довольно часто встречался в анкетах и откровенниках. Актуальной ее поэзия остается и в нашем веке: сборники переиздаются примерно раз в несколько лет.

Теперь не умирают от любви

Теперь не умирают от любви -
Насмешливая трезвая эпоха.
Лишь падает гемоглобин в крови,
Лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви -
Лишь сердце что-то барахлит ночами.
Но "неотложку", мама, не зови,
Врачи пожмут беспомощно плечами:
"Теперь не умирают от любви..."

Римма Казакова

Женщины-поэты во второй половине существования СССР обладали одной приятной привилегией. От них никто, в том числе ответственные за идеологию товарищи, не ждали политически актуальных стихов. Нет, если они сами выступали с такой инициативой, то это приветствовалось и только. Именно поэтому появился такой феномен как Римма Казакова. Безусловно, в ее творчестве были не только стихи о любви, но о чем бы она не писала – это был взгляд прежде всего женщины.
Казакова быстро стала востребованной в качестве поэта, в 23 года появились первые серьезные публикации, в 26 лет у нее вышел сборник «Встретимся на Востоке». Однако, у ее стихов была еще одна грань: из них получались великолепные песни. Практически у всех звезд, особенно девяностых, в дискографии есть композиции ее авторства.

Ты меня любишь

Ты меня любишь, яростно, гордо, ласково.
Птицей парящей небо судьбы распластано.
Ты меня любишь. Болью моей испытана.
Знаю, не бросишь и не предашь под пытками.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

Ночью дневною тихо придёшь, разденешься.
Узнан не мною вечный сюжет роденовский.
Я подчиняюсь. Радость непобедимая
Жить в поцелуе, как существо единое.

Ты меня любишь и на коне, и в рубище.
Так полюбил я, что меня просто любишь ты.
Я забываюсь, я говорю: «Прости, прощай!»
Но без тебя я вечною гордой мукой стал.

Ты меня любишь.
Лепишь, творишь, малюешь!
О, это чудо!
Ты меня любишь...

Белла Ахмадулина

Еще при жизни Белла Ахмадулина стала легендой. Она очень рано начала писать зрелые и мудрые стихи. Заметили поэтессу тоже практически сразу. Первый сборник «Струна» вышел в 1962 году тиражом в 20 тысяч экземпляров и тут же стал дефицитом. Она получила всесоюзную славу и настоящую звездную популярность, внимание властей и толпы поклонников. Ее узнавали на улицах, словно актрису или певицу.
Ахмадулина и сейчас остается одной из самых популярных поэтов. Дело не только в том, что она попала в школьную программу, а ее творчество считается искусствоведами одной из главных заслуг эпохи шестидесятников перед русской литературой. Психологически тонкие, образные и изысканные стихи о самых обычных вещах самодостаточны сами по себе. Их продолжают петь, регулярно издавать, цитировать и просто читать.

Прощание

А напоследок я скажу:
прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
к высокой степени безумства.

Как ты любил? - ты пригубил
погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? - ты погубил,
но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет
тебе прощенья. Живо тело
и бродит, видит белый свет,
но тело мое опустело.

Работу малую висок
еще вершит. Но пали руки,
и стайкою, наискосок,
уходят запахи и звуки.

Юнна Мориц

Всегда запрещенная и всегда востребованная Юнна Мориц начинала практически одновременно с Ахмадулиной. Но коренной киевлянке не досталось полных залов, зарубежных командировок и регулярных публикаций в центральной прессе. Поэтессе оставили только одну узкую дорогу к массовому читателю: детскую литературу. Но это были самые взрослые, самые мудрые и самые философские стихи для детей.
Советские граждане зачастую даже не догадывались, что Мориц это не только автор «Большого секрета для маленькой компании» и других песен, в которые превратились ее тексты, но и серьезный поэт со своим оригинальным звучанием и необычной интонацией. Открыть для себя ее талант полностью они смогли только во время Перестройки.

Хорошо - быть молодым

Хорошо - быть молодым,
За любовь к себе сражаться,
Перед зеркалом седым
Независимо держаться,
Жить отважно - черново,
Обо всем мечтать свирепо,
Не бояться ничего -
Даже выглядеть нелепо!

Хорошо - всего хотеть,
Брать свое - и не украдкой,
Гордой гривой шелестеть,
Гордой славиться повадкой,
То и это затевать,
Порывая с тем и этим,
Вечно повод подавать
Раздувалам жарких сплетен!

Как прекрасно - жить да жить,
Не боясь машины встречной,
Всем на свете дорожить,
Кроме жизни скоротечной!
Хорошо - ходить конем,
Власть держать над полным залом,
Не дрожать над каждым днем -
Вот уж этого навалом!

Хорошо - быть молодым!
Просто лучше не бывает!
Спирт, бессонница и дым -
Всё идеи навевает!
Наши юные тела
Закаляет исступленье!
Вот и кончилось, ля-ля,
Музыкальное вступленье,-

Но пронзительный мотив
Начинается! Вниманье!
Спят, друг друга обхватив,
Молодые - как в нирване.
И в невежестве своем
Молодые человеки -
Ни бум-бум о берегах,
О серебряных лугах,
Где седые человеки
Спать обнимутся вдвоем,
А один уснет навеки.
...Хорошо - быть молодым!..

Константин Васильевич Мочульский

Русские поэтессы

1. М. Цветаева и А. Ахматова

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится "согласный хор". Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет "единый стиль" нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая "идея" не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили. Сложность и противоречивость -- черты нашей эпохи будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства -- всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее -- вот что интересует нас. Марина Цветаева -- одна из самых своеобразных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры порой слишком развязны, выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее -- подлинное: и яркий румянец, и горящий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорной смех. А рядом -- другой образ -- другая женщина-поэт -- Анна Ахматова. И обе они -- столь непостижимо различные -- современницы. Пафос Цветаевой -- Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки путанные, пышность, пестрота, нагроможденность быта, и сказка, и песня вольная и удаль и богомольность, и Византия и Золотая Орда. У меня в Москве -- купола горят! У меня в Москве -- колокола звонят! И гробницы в ряд у меня стоят, В них царицы спят, и цари. Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом. Напев с "раскачиванием" -- задор молодецкий. Ахматова -- петербурженка; ее любовь к роД" ному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки. Но ни на что не променяю пышный Гранитный город славы и беды. Цветаева всегда в движении; в ее ритмах -- учащенное дыхание от быстрого бега. Она как оудто рассказывает о чем то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит __ и умчится дальше. Она -- непоседа. Ахматова -- говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою "ложно-классическую" (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она -- аристократична в своих усталых позах. Цветаева -- вихрь, Ахматова -- тишина. Лица первой и не разглядишь -- так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй -- чистая линия застывшего проАиля. Цветаева вся в действии -- Ахматова в созерцании. Одна едва улыбается, там где другая грохочет смехом. Лирика Ахматовой насквозь элегична -- страдальческая любовь, "душная тоска", муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее -- четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель -- и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель. Кровь, что поет волком, Кровь -- свирепый дракон, Кровь, что кровь с молоком В кровь целует -- "силком. Первая -- побежденная, покорная, стыдливая, вторая -- "цапь-девица", мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит -- не выпустит. Весь мир -- ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони -- сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по "окиану": глаза зоркие, сердце ненасытное. Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви емной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело "брошено", преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в "белой светлице" в "келье". Цветаева -- приросла к земле; припала к ней пахучей и теплой и оторваться не может. Она -- ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима. Пью, не напьюсь. Вздох -- и огромный выдох И крови ропщущей подземный гул. Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти. Я вечности не приемлю Зачем меня погребли? Я так не хотела в землю С любимой моей земли. Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную "темную" родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние "тени песен и страстей", для нее родина в духе и она молится Чтобы туча над темной Россией Стала облаком в славе лучей. У другой -- не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут "божьего воинства новыми воинами" -- все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей,. и диким звеоиным голосом воет над их трупами. Это причитание -- быть может самое сильное, из всего написанного Цветаевой. И справа и слева Кровавые зевы. И каждая рана: Мама! И только и это И внятно мне, пьяной, Из чрева -- и в чрево: Мама! Все рядком лежат, -- Не развесть межой. Поглядеть: солдат! Где свой, где чужой? Без воли -- без гнева -- Протяжно -- упрямо -- До самого неба: Мама! Искусство Ахматовой -- благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь уже в первом ее сборнике "Вечер" есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в "вечерний альбом" (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам "Волшебного Фонаря", мечется между Брюсовым и Блоком, не избегает влияния А. Белого и Маяковского, впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма "Царь-девица" погибает от многословья. И все же это произведение -- примечательное и голос ее не забывается.

2. Зинаида Гиппиус

"Я считаю мои стихи... очень обособленными, своеструннымн, в своеструнности однообразными, а потому для других ненужными", -- писала З. Гиппиус в предисловии к своему первому сборнику стихов. Да, конечно, ненужными, потому что непонятными. Любители "женской" поэзии, нежных и изящных признаний сердца, любовной исповеди шепотком не пойдут за поэтом, который говорит о себе в мужском роде, ни о каком "шарме" женственности не заботится -- даже не описывает своей наружности и туалетов. Разнеженный воздухом оранжереи и будуара, убаюканный несложными песенками "про любовь", этот читатель никогда не последует за суровым и неприветливым поэтом. Да и зачем ему предпринимать это мучительное восхождение? Куда его приведут? Внизу все было так уютно и "красиво": романтические дорожки извивались между грациозными клумбами, в меру печально догорал закат, томно пели птицы. А здесь -- какой угрюмый ландшафт; выжженная солнцем пустыня, острые камни, ржавая неживая трава. И если, задыхаясь на пронзительном ветру, изнемогая от взлеающего вверх пути, -- он спросит своего молчаливого путника: "Когда конец?" -- услышит насмешливое: "Никогда". Во времена Тютчева наша поэзия описывала в небе орлиные круги. Размахом крыльев охватывала мир -- и "блистательный покров" дня и "черный хаос". Теперь она вьется прирученной птицей над одной точкой. Из космической она стала психологической -- "лирикой душевных переживаний. Этой "душевностью" измеряем мы художественную ценостьстихов. Приглядываемся как близорукие к нюансам, деталям, штрихам; влюбляемся в технику фарфоровых табакерок. Это так "интимно"! З. Гиппиус не только не культивирует душевности -- она говорит, что душа искушала ее Любовь: Потом душа бездумная, -- опять слепая сила, Привычное презрение и холод возрастила. И это заявление не случайно. С какой дрожью отвращения говорится о душе в другом стихотворении: Она шершавая, она колючая, Она холодная, она змея. Меня изранила противно-жгучая Ее коленчатая чешуя. И эта мертвая, и эта черная, И эта страшная -- моя душа! Поэту открылась истина, непохожая на все земные правды. Он знает, что душа -- не самое высшее, не самое последнее, что ее нужно преодолеть, погубить. Раз душа не абсолют -- она ложь. С момента прозрения начинается борьба и одиночество. "Я весь чужой, я чуждой веры" -- вот основа этого творчества. И все слова, -- конечно, "ненужные", -- кто сам не испытал, не поймет: "Мне кажется что истину я знаю -- И только для нее не знаю слов". Отсюда -- парадоксальный характер поэзии Гиппиус: безмолвие выражено в словах, все средства художественной речи призваны к самосожжению. "Душа", о которой пишется в учебниках психологии, обыкновенно наполняется различными "процессами". Материалом для лирики преимущественно служат так называемые эмоции. Преодолеть душу -- не в плане религиозном, а в плане поэтическом означало бы уничтожить ее эмоциональность. И Гиппиус делает это с силой и дерзостью огромными. Века и века лирика питалась чувствами, тысячелетия она растила любовь. 3. Гиппиус бросает свой вызов: "Я счастье ненавижу, Я радость не терплю" (Серенада ) -- "В свободе счастье и в нелюбви" (Не любовь ) -- "Я им подражаю. Никого не люблю. Ничего не знаю. И тихо сплю" (В гостиной ). "О мука! О любовь! О искушенье! Я головы пред вами не склонил" (Соблазн ), "Мир -- успокоенной душе моей. Ничто ее не радует, не ранит" (Иди за мной ). Так один за другим, последовательно и неумолимо снимает она покровы со своей души; рассматривает их на свет тот ослепительный свет, который когда то опалил ее сознание -- и они кажутся убого раскрашенными, лживыми. Тогда без жалости и стыда их срывает. Даже молитва, выраженная в словах, изменяет своему подлинному смыслу. Яд чувства разлитый в образах и ритмах, отравляет ее. И эта "земная сладость", проникающая в духовное -- самый страшный соблазн. Здесь нужно последнее усилие, мучительнейшее признание: Стараясь скрыть от них, что лгу, О правде Божией толкую, -- И так веду мою игру, Хоть притворяться надоело... До правды мне какое дело? Из какой тоски, из какого предельного отчаянья могли родиться такие слова? В них было слишком страшно вдумываться и их просто не заметили. Но вот кончено: душа опустошена и обнаружена до дна. Оцепенелая она глядит на мутный, одноцветный мир. Отрезанная от чувств, отмирает воля; красота развенчивается, как самозванка. И люди, зло и разно, Сливаются, как пятна: Безумно-безобразно И грубо-непонятно. Слепые небеса давят могильной плитой, месяц светит мертвенно, "едко и сладко дышит тление". Будто смотришь рж Этот страшный мир через "желтое стекло" -- дымная, ржавая, черная -- опаленная земля! А в другом стихотворении однообразно возвращаются строки! Пуста пустыня дождевая... Страшна пустыня дождевая... Одна пустыня дождевая, Дневная ночь, ночные дни. Острое сознание небытия на мгновение воплощается в напряженные образы. Вспыхнет нестерпимым блеском, чтобы разбудить мрак, выльется в "протяжной песне", -- покривляется жутким шутом, вскрикнет от ужаса -- и снова все темно. Но и ужас -- тоже чувство -- в действительности его нет: ничего нет. И страх мой -- и тот притворный: Я рад, что кругом темно (Черный серп ). Никто из русских поэтов после Тютчева не прислушивался так проникновенно к голосам ночи, не стоял так долго на пороге "Двойного бытия", как З. Гиппиус. Даже стилистически некоторые ее стихи напоминают Тютчева. Например: Я древний хаос, я друг твой давний. Или: Храни, храни ее ключи И задыхайся и молчи. Но небытие с его отрицательными атрибутами -- безмолвием, безволием, безжалостностью не цель, а путь. Смертное томление не успокоится в нем, пройдет и этот испуг -- сильнейший. Трудно разбирать "стихи", становящиеся записью мистического опыта: поэт борется с "соблазном уединения, которого никто еще не победил", с "тихой радостью смерти", с "блаженностью безволия". Путь Духа лежит через пустыню; только она рождает святых и пророков; но из ее песков выползают "черненькие", "дьяволята", "темненькие духи земли"; эти искушения поэт объединяет в одном поразительном образе: Нежное вниманье сатаны. Порождения тьмы, жуткие и гротескные изображаются с отчетливостью галлюцинации. В поэзии Гиппиус действительность превращается в призраки, и призраки становятся явью. Этот "лакомый, большеглазый и скромный" дух земли усердно сосущий леденец -- единственный живой в царстве мертвых. В гибели душевности -- зарождение духовности. И неземная любовь все замыкает в себе и "всему тварному дает бессмертную душу". Это последнее восхождение -- чисто религиозное. Понятно, почему свои стихи поэт называет молитвами. Поэзия Гиппиус всегда будет "обособленной" и "ненужной" для толпы. И в этом ее сила.

3. Мариэтта Шагинян и Ирина Одоевцева

Девять лет отделяют старшего поэта от младшего: первое издание "Orientalia" Мариэтты Шагннян -- 1913 г., "Двор чудес" И. Одоевцевой -- 1922 г. За это время изменяются не только поэтика и художественные приемы; передвигается вся установка души, все соотношения творческих сил. Два поколения через расселину немногих лет не видят друг друга; а если и увидят -- не узнают, не поймут. Пафос, эстетику, лирическое волнение поэтов, писавших до революции, молодые назовут "неудачным приемом" -- и они по-своему будут правы. Ведь душевное напряжение, вынесшее на поверх ность сознания эти стихи и эти слова, более не воспринимается; остались только "приемы". Не все ли равно, что они когда то обжигали раскаленной лавой: теперь это просто -- черные, некрасивые камушки. Когда "старики" говорят о кривляний и бездушьи послереволюционного поколения поэтов, зачем приписывать им низменные чувства? Новые звуки до них не долетают: новые слова не волнуют; для них это тоже "неудачный" прием. Но критик -- такое удивительное существо, что все его "впечатляет": он целомудренно грустит с Ахматовой и вибрирует от звериного рыка Маяковского. Он -- эклектик по природе; ему позволяется держать в тайне свои эстетические Убеждения. Мариэтта Шагинян -- очень образована и умна. Ьи принадлежит "Введение в эстетику" и "История искусства"; она выступала со статьями о театре, о поэзии (О блаженстве имущего. Поэзия З. Н. Гиппиус); она написала несколько сборников рассказов и пьес. И ее стихи сделаны Умно и умело; поэт знает свое ремесло и сразу видно, что о знания основательны, и продуманы и усвоены прочно, "где никаких промахов, небрежностей: все кажется напискн"ым по заранее разработанному плану. Даже в лирических взглядах чувствуется мера, даже в эротике -- расчет. В этом сознательно выбранном и добросовестно выполненном задании -- основа поэтического дела М. Шагинян. Разум управляет образами, искусно строит строфы, следит за правильным развитием мысли. И в путях души нет Иданных изломов и узлов. Нет неповторимо-личных остановок и ускорений. Все души идут по одному "божьему Чертежу", закономерность владеет человеческой душой;- порядок и число -- в мире. Как бы в веках проходим все мы, Пред Созерцающим Лицом, Геометрические схемы Задачи, заданной Творцом. Лучшие стихотворения М. Шагинян внушены ей Тютчевым; прислушиваясь к его голосу, она становится проще и проникновенней. И если бы не практическая мораль, неизменно окрашивающая ее философские стихи, и превращающая их в "утешения", "советы", "правила жизни" -- ее можно было бы назвать наследницей поэта "Дня и Ночи". Вот, например, сознательный pendant к известному тютчевскому стихотворению. Привожу первую и последнюю строфу: Где душ слияния? Их нет. Грустя, любя сердечно, Ты лишь следишь восходный свет Своей души, не встречной. Этот философский пафос почти совсем освобождается от рассудочного дидактизма в "Оде времени". Поэт достигает сильного, торжественного звучания, высокой чистоты слов. Державинские ритмы припомнились ему при создании этой оды. Нам душу грозный мир явлений Смятенным хаосом обстал, Но ввел в него ряды делений Твой разлагающий кристалл. Менее всего меня удовлетворяет эротическая экзотика М. Шагинян, восточные пряности и неги в сборнике "Orientalia". Я не доверяю ее "благоуханной деве", которая с ложа "покрытого шкурой леопарда" соблазняет путника кувшином ширазского вина, гранатами, дыней и персиками ("смуглыми и усатыми"). Не верю, что она луну называет Селеной, что она живет между "Каспием и Нилом". Почему то мне кажется, что родилась она в одном из московских литературный кружков и восприемником ее был поэт Валерий БрюсовУсилия М. Шагинян стать непосредственной, наивной, "народной" -- слишком явны. И поэтому вся стилизация поД сладострастие Востока -- одно заблуждение. А ведь нехорошо если читатель не разделяет заблуждений автора. Переход от Шагннян к Одоевцевой -- резкий. Никакой постепенности; преемственность порвана. Не только темы и ритмы, -- слова другие. Как широко должно быть понятие "поэзия", если в него входят столь различные вещи! Я понимаю недоумение среднего читателя, когда ему читают: К дому но Бассейной шестьдесят Подъезжает извозчик каждый день, Чтоб везти комиссара в комиссариат -- Комиссару ходить лень. Как, и это -- стихи, и "Пусть жертвенник разбит -- огонь еще пылает, пусть роза сорвана, -- она еще цветет" -- тоже стихи? И все же -- у Одоевцевой -- стихи, более того: хорошие стихи. В сборнике "Двор чудес" всего несколько лирических стихотворений: они и изящны, и незначительны. В них личный "шепот" поэта заглушён голосом Ахматовой. Но в перепевах знакомых песен есть теплота и "уютность", несвойственные старшему поэту. Это менее закончено, заострено, "сделано", чем у Ахматовой; не гравюра, неизменная и холодная в своем совершенстве, а легкий набросок талантливого ребенка: Как облака плывут! Как тихо под луной! Как грустно, дорогая! Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой Я вспомню умирая. Мотив превращения в статую, чуть намеченный у Ахматовой, развивается у Одоевцевой в маленькую новеллу, причудливую и вполне конкретную: она поменялась местом со статуей -- и та Уходит, напевая В рыжем клетчатом пальто моем. Я стою холодная, нагая Под осенним проливным дождем. Но дарование Одоевцевой по природе своей не лирично, она рассказчик, занимательный, полный воображения: ей удается короткая новелла, фантастическая повесть. Думается что она идет к новому виду сжатой ритмической прозы, жанру насыщенной движениями новеллы. Балладная форма навеянная английскими романтиками, вероятно, лишь этап на ее пути. Едва ли возможно преодоление скучных, да и ненужных условностей этого мертвого жанра. В "Балладе об извозчике" разлад между динамическим напряжением резких строк с этическими повторениями баллад, особенно чувствуствуется. Но для выработки нового описательного стиля, английская школа, пожалуй, полезна. Наряду с ученическими опытами "Роберт Пентегью", "Луна" -- (французское романтическое средневековье). Одоевцева создает оригинальную "Балладу о том, почему испортился в Петербурге водопровод" и поэму "Толченое стекло". В первой рассказывается о прохожем, потерявшем свою тень и о председателе Домкомбеда, оказавшемся сатаной; во второй в стиле "Светланы" изображается солдат, подмешавший в соль толченое стекло. Несмотря на многоразличные влияния, воспринятые впечатлительным поэтом, стихи его обладают своим -- очень учащенным -- темпом, своим "телеграммным" синтаксисом, своей протокольной выразительностью. И эта "прозаическая поэзия", вопреки всем учебникам теории словесности, -- несомненная литература.

КОНСТАНТИН МОЧУЛЬСКИЙ

РУССКИЕ ПОЭТЕССЫ

1. М. ЦВЕТАЕВА И А. АХМАТОВА

Наверное в далеком будущем и для нашей эпохи отыщется изящный синтез. Притупятся противоречия, затушуются контрасты, пестрота сведется к единству, и из разноголосицы получится «согласный хор». Будущий ученый, очарованный гармонией, блестяще покажет «единый стиль» нашего времени. Но как жалко нашей нестройности, нашего живого разнообразия, даже нашей нелепости. И никакая «идея» не примирит нас с превращением в маски тех лиц, которые мы знали и любили.


Сложность и противоречивость - черты нашей эпохи - будем хранить их бережно. Нам ценно сейчас не общее, соединяющее наших поэтов в группы и школы, не элементы сходства - всегда внешние и бессодержательные. Частное, личное, ни на что не сводимое, разъединяющее- вот что интересует нас.


Марина Цветаева - одна из самых своеобразных фигур в современной поэзии. Можно не любить ее слишком громкого голоса, но его нельзя не слышать. Ее манеры порой слишком развязны, выражения вульгарны, суетливость ее нередко утомительна, но другой она быть не хочет, да и незачем. Все это у нее- подлинное: и яркий румянец, и горящий, непокладистый нрав, и московский распев, и озорней смех.


А рядом - другой образ - другая женщина-поэт - Анна Ахматова. И обе они- столь непостижимо различные - современницы.


Пафос Цветаевой- Москва, золотые купола, колокольный звон, старина затейливая, резные коньки, переулки пуганные, пышность, пестрота, нагроможденность быта, и сказка, и песня вольная и удаль и богомольность, и Византия и Золотая Орда.

У меня в Москве-купола горят!
У меня в Москве - колокола звонят!
И гробницы в ряд у меня стоят,
В них царицы спят, и цари.

Вот склад народной песни с обычным для нее повторениями и параллелизмом; Напев с «раскачиванием» - задор молодецкий. Ахматова - петербурженка; ее любовь к родному городу просветлена воздушной скорбью. И влагает она ее в холодные, классические строки.

Но ни на что не променяю пышный
Гранитный город славы и беды.

Цветаева всегда в движении; в ее ритмах - учащенное дыхание от быстрого бега. Она как будто рассказывает о чем-то второпях, запыхавшись и размахивая руками. Кончит - и умчится дальше. Она - непоседа. Ахматова - говорит медленно, очень тихим голосом: полулежит неподвижна; зябкие руки прячет под свою «ложно-классическую» (по выражению Мандельштама) шаль. Только в едва заметной интонации проскальзывает сдержанное чувство. Она - аристократична в своих усталых позах. Цветаева - вихрь, Ахматова - тишина. Лица первой и не разглядишь - так оно подвижно, так разнообразна его мимика. У второй - чистая линия застывшего профиля. Цветаева вся в действии - Ахматова в созерцании,

одна едва улыбается,
там где другая грохочет смехом.

Лирика Ахматовой насквозь элегична - страдальческая любовь, «душная тоска», муки нелюбимой или разлюбленной, томление невесты по мертвому жениху; фон ее - четыре стены постылой комнаты; мучительный недуг, приковывающий к постели. За окном метель - и она одна в надвигающихся сумерках. Поэзия Цветаевой пышет здоровьем, налита знойной молодой кровью, солнечна, чувственна. В ней исступление, ликование, хмель.

Кровь, что поет волком,
Кровь - свирепый дракон,
Кровь, что кровь с молоком
В кровь целует - силком.

Первая - побежденная, покорная, стыдливая, вторая - «царь-девица», мужественная, воинственная, жадная, и в любви своей настойчивая и властная. Цепки ее пальцы, крепки объятия: что схватит - не выпустит. Весь мир - ее; и все радости его перебирает она, как жемчужины на ладони - сладострастно и бережно. Мало ей и земель, и морей, и трав, и зорь. Все ищет, все бродит по степям, да по «окиану»: глаза зоркие, сердце ненасытное.


Ахматова восходит по ступеням посвящения: от любви темной к любви небесной. Истончилось лицо ее, как иконописный лик, а тело «брошено», преодолено, забыто. Прошлое лишь во снах тревожит, вся она в молитве, и живет в «белой светлице», в «келье». Цветаева - приросла к земле; припала к ней, пахучей и теплой, и оторваться не может. Она - ликующая, цветущая плоть. Что ей до Вечности, когда земная жажда ее не утолена и неутолима.

Пью, не напьюсь. Вздох - и огромный выдох
И крови ропщущей подземный гул.

Одна уже в царстве теней: другая еще не постигает возможности смерти.

Я вечности не приемлю
Зачем меня погребли?
Я так не хотела в землю
С любимой моей земли.

Она любит благолепие церкви, торжественность обряда, сладость молитвы. Она богомольна, но не религиозна. Как различно выражается у Ахматовой и у Цветаевой любовь к России! Первая возвышается до истинного пафоса, становится молельщицей за несчастную «темную» родину. Она отрекается от всего личного, отгоняет от себя последние «тени песен и страстей», для нее родина в духе и она молится

Чтобы туча над темной Россией
Стала облаком в славе лучей.

У другой - не скорбь души, а страшный вопль терзаемого тела. Что ей до того, что убитые станут «божьего воинства новыми воинами»- все они ее сыновья, ее плоть. Она загораживает их собой, как мать своих детей, и диким звериным голосом воет над их трупами.


Это причитание: - быть может самое сильное, из всего написанного Цветаевой.

И справа и слева
Кровавы зевы.
И каждая рана:
- Мама
И только и это
И внятно мне, пьяной,
Из чрева - и в чрево:
- Мама!
Все рядком лежат,
- Не развесть межой.
Поглядеть: солдат!
Где свой, где чужой?
……………………..
Без воли - без гнева -
Протяжно- упрямо -
До самого неба:
- Мама!

Искусство Ахматовой - благородно и закончено. Ее стихи совершенны в своей Простоте и тончайшем изяществе. Поэт одарен изумительным чувством меры и безукоризненным вкусом. Никаких скитаний и метаний, почти никаких заблуждений. Ахматова сразу выходит на широкий путь (уже в первом ее сборнике «Вечер» есть шедевры) и идет по нему с уверенной непринужденностью. Цветаева, напротив, все еще не может отыскать себя. От дилетантских, институтских стихов в «вечерний альбом» (заглавие первого ее сборника) она переходит к трогательным мелочам «Волшебного Фонаря», мечется между Брюсовым и Блоком, не избегает влияния А. Белого и Маяковского, впадает в крайности народного жанра и частушечного стиля. У нее много темперамента, но вкус ее сомнителен, а чувства меры нет совсем. Стихи ее неровны, порой сумбурны и почти всегда растянуты. Последняя ее поэма: «Царь-девица» погибает от многословья. И все же это произведение - примечательное и голос ее не забывается.

2. ЗИНАИДА ГИППИУС

«Я считаю мои стихи… очень обособленными, своеструнными, в своеструйности однообразными, а потому для других ненужными»,- писала З. Гиппиус в предисловии к своему первому сборнику стихов.


Да, конечно, ненужными, потому что непонятными. Любители «женской» поэзии, нежных и изящных признаний сердца, любовной исповеди шепотком не пойдут за поэтом, который говорит о себе в мужском роде, ни о каком «шарме» женственности не заботится - даже не описывает своей наружности и туалетов. Разнеженный воздухом оранжереи и будуара, убаюканный несложными песенками «про любовь», этот читатель никогда не последует за суровым и неприветливым поэтом. Да и зачем ему предпринимать это мучительное восхождение? Куда его приведут? Внизу все было так уютно и «красиво»: романтические дорожки извивались между грациозными клумбами, в меру печально догорая закат, томно пели птицы.


А здесь - какой угрюмый ландшафт; выжженная солнцем пустыня, острые камни, ржавая неживая трава. И если, задыхаясь на пронзительном ветру, изнемогая от взлетающего вверх пути, - он спросит своего молчаливого спутника: «Когда конец?» - услышит насмешливое: «никогда». Во времена Тютчева наша поэзия описывала в небе орлиные круги. Размахом крыльев охватывала мир - и «блистательный покров» дня и «черный хаос». Теперь она вьется прирученной птицей над одной точкой. Из космической она стала психологической - «лирикой душевных переживаний».

Загрузка...